Немного об истории одесского криминала

“Нас никто не любит, если не считать уголовного розыска,
который тоже нас не любит”
.
 ( Остап Бендер)

Едва ли по поводу сказанного стоит возражать  Великому Комбинатору. И не только потому, что – со стороны автора данных строк, – это было бы и нескромным, и бесполезным.  С  момента появления на свет Остапа-Сулеймана-Берта-Мария-Бендер-бея, а дело было в конце двадцатых годов двадцатого века, он полюбился очень многим, в том числе и начитанным сотрудникам уголовного розыска. Дальнейшая экранизация его приключений закрепили это чувство.  И дело тут, полагаю, не только в его декларативном благоговении перед  Уголовным Кодексом: зарождённый великим нашим земляком Валентином Петровичем Катаевым, поставленный на ноги не менее знаменитыми одесситами Ильфом и Петровым,  явился он народу ослепительно-ярким и неповторимым. Соответственно, и метаморфозы Остапа Ибрагимовича захватывают внимание не одного поколения. Вообще говоря, вопрос о его прототипе, также издавна привлекавший внимание специалистов и любителей, до сих пор не исчерпан.  Но даже на его примере ясно:   судьба известных литературных персонажей  частенько не менее причудлива, чем житие их прототипов.  И куда только не заводила  она Остапа Бендера прежде, чем сделать его всемирной знаменитостью.  Действовал он и на суше, и на море, и на реке. И в Москве, и в Самаре. И в Арбатове, вообще отсутствовавшем на карте СССР. А Васюки! Мотался в Крым и на Кавказ. И даже в Среднюю Азию.  А вот в Одессе, вроде бы, и не был. Во всяком случае, дилогия не содержит на сие прямых указаний.

Принято считать, что ильфопетровский Черноморск – псевдоним Одессы. И впрямь, очень похоже на то. И однако же Москву они называли в романе Москвой,  Киев – Киевом. Бобруйск – Бобруйском. И даже Чебоксары – именно Чебоксарами.  А вот Одессы-то и нет.  Между тем, кто же сомневается в том, что даже воздух романа – чисто одесский.  И связано это ещё и с авантюрностью его главных действующих лиц, их почти непрерывным балансированием на грани Закона. И нередко – за этой гранью. Нужно заметить, сама Одесса не обойдена, мягко говоря, вниманием литературы и искусства. Как говорится, грех жаловаться. Касается это и местного криминала, который стал чем-то вроде визитной карточки города, одной из главных его достопримечательностей.  Встречая на жизненном пути одессита, жители многих других городов испытывают странноватое оживление – требуют немедленно рассказать пару-тройку анекдотов или что-либо «за Беню Крика и Мишку Япончика, за Соньку Золотую Ручку и Марусю Климову». И в такой ситуации объяснять, что у города нашего есть чем гордится помимо воров, налётчиков, бандитов, контрабандистов  и жуликов, часто бывает просто бесполезно. Из поколения в поколение передаётся  странная эта эстафета  памяти. Она беспощадно эксплуатируется плохими журналистами и вообще – литераторами, выпекающими повествования об экзотике одесской преступности в одну краску.  Само собой, не остаются в стороне радио, ТВ, кинематограф и театр. Могло бы даже сложиться впечатление, что коренные одесситы… ну… гордятся, что ли, тем, чего стесняются все остальные нормальные города мира – если бы не констатация нашего времени: в Одессе сегодня не так уж много коренных одесситов. Случайно ли экскурсия «Криминальная Одесса» – в наши дни чуть ли не самая популярная и востребованная…

Станислав Ежи Лец как-то, между прочим, бросил: «Когда сплетни стареют, они становятся легендами». Увы, Одесса – легендарный город и в этом смысле. Из чего, к примеру, следует следующее письменное утверждение некоего молодого журналиста: «Одесситы всегда отличались остроумием и смекалистостью, что безусловно отразилось и в криминальной культуре города»? Да ровно не из чего, уверяю вас. И остряков, и прижимистых-изворотливых жуликов здесь никогда не было больше, чем в других больших портовых городах, губернских и университетских центрах. А теперь, при таком мощном сдвиге тектонических пластов населения (по маршруту  «Село-Одесса» и «Одесса – заграница»), думается, даже и меньше. Или вот такое утверждение: «В Одессе криминал представлял собой целый мир, насыщенный и разнообразный. В нем действовали свои строгие законы и порядки…». Всякий, кто всерьёз изучал общую теорию и историю преступности, хорошо знает: слова эти можно сказать о житии преступного мира, опять-таки, любого города субконтинента, континента и мира, по основным параметрам соответствующего Одессе.

Другое дело, в каждом городе особый интерес проявляется к своему краеведению – в том числе и в криминальном  идейно-тематическом круге. В этом смысле посещение вами одного из самых своеобразных музеев нашего города – музея Внутренних Дел на Еврейской улице, могу гарантировать, оставит незабываемые впечатления и знания.  Заместитель директора и хранитель фондов  этого музея  Юрий Викторович Пучков отмечает: в Одессе до революции 1917 года существовали 32 разновидности воров. Каждая  была отдельной профессией. И  ремесленные  навыки ее  передавали детям и далее, продолжателям дела. Речь шла о достаточно узкой специализации:  каждый носитель этой специфической профессии, можно сказать,  знал свое место в неписанной, но жесткой структуре своего мира; эксплуатационные участки здесь были также строго разграничены – как, вспомните, при Сухаревской конвенции, о которой поведал Бендеру Шура Балагнов. Ярко характеризуют те цеха и участки системы названия специализаций: поездушники и скокари,  майданщики и медвежатники (Шниферы), форточники, марвихеры,  часовщики, конокрады и гопники, дамщики и т.д.. Карманнику в голову не приходило «ставить хату», скокарь не тырил по карманам,; вторжение на чужие участки было чревато…   Тезис «Здесь кушаю я!» придумал не Исаак Бабель – он его просто уловил чутким ухом писателя, проживая на Молдаванке.  Зато изобретательности в пределах своей специальности просто не было предела.

Вероятно, нечто подобное было и в других городах, но одесские воры совершенно точно отправлялись в полёт парами. Ну, как Ведущий и Ведомый в истребительной авиации. А бывало, в зависимости от «Объекта», шли  группой. Помощника вора именовали тырщиком, человеком который стоял на стреме (на цинке, на шухере, на атанде) – цинкарем. Краденное добро скупали и хранили барыги. А местами личного и коллективного сокрытия,  конспиративных встреч, совещаний и культурного досуга  криминального общества организовывали малины, хазы, ховиры (нередко это были дамы зрелого возраста, чьи мужья были убиты или отбывали наказание). Медвежатники занимались исключительно сейфами. Поговаривают, что такое название они получили, когда один из первых деятелей сего искусства увидел, как жук медведка поддевает листья. И  ему пришло на ум,  что таким же образом можно вскрывать сейфы. Воры, которые обворовывали квартиры, делились на тех, кто проникал в жилье хитрость, и тех, кто использовал для этого грубую силу. Первых называли кошками – они могли проникнуть в квартиры на верхних этажах через окна (которые летом чаще всего оставляли открытыми) взбираясь по сливным трубам или спускаясь с крыши. Они были крайне аккуратны и изящны, часто «работали» босиком.  Известен случай, когда среди группы таких воров был спортсмен по прыжкам с шестом. С разбега залетал  в окно второго этажа, сбрасывал похищенное напарникам, а затем также ловко, с помощью шеста, покидал место преступления.

К слову, за тайное присвоение  частной собственности (кража) можно было схлопотать пожизненную каторгу. К примеру за кражу коня, основного в то время средство  передвижения, можно было получить  до 6 лет каторги. За повторную кражу –  до 8 лет. Для сравнения, за похищение незамужней женщины, причем не важно что с ней делали (главное, чтобы не убили), получали 4 месяца тюрьмы.  Другое дело, если дама была замужняя, тут   можно было погореть почувствительнее и похлеще, чем за коня. При этом наказания за государственные кражи, как ни странно, были менее суровыми. До сталинского указа «Семь-восемь» было ещё далеко.

Свои абзацы в криминальную историю нашего города вписали чистильщики.  Они  в банках наблюдали за получателями наличных.  Когда человек выходил с кругленькой суммой в кармане, один из чистильщиков незаметно пачкал одежду жертвы мелом. А  второй, изображая заботливого гражданина, восклицал –  что у господина грязная одежда. И помогал очищать его одежду.  Это были, во истину, золотые руки, очищавшие пальто, плащи и пиджаки граждан не только от мела. Или вот: на нашем «Привозе» искони воцарилась своеобразная атмосфера криминала. Здесь толклись продавцы, покупатели и воры.  И эта градация была также условной: воры имелись и среди покупателей, и в числе торговцев.  Хорошим продавцом на «Привозе» считался тот, кто обвешает всего на 50, 100, 200 граммов.  К скверне относили тех, кто обманывал потребителя более чем на 300 грамм. Халомидники тащили товар с прилавка или воза, когда подельники отвлекали на себя внимание торговцев. И никуда не бежали, а очень важно прохаживались между рядами, пряча похищенное в длинных плащах и пальто. Республика по имени «Привоз» во все времена была пёстрой, шумной, динамичной – словом, просто созданной для скандалов и краж. И тоже, таким образом, вполне достойна читательского внимания. На что и рассчитывал автор, приглашая вас на эту экскурсию. Между прочим, она не исчерпывает ни истории Одессы, ни истории местного преступного мира. Пока она даже не коснулась тех, кто и до, и после семнадцатого года боролись с местным и залётным преступным сообществом.  Но автор надеется на последующие наши встречи, на экскурс с продолжением…

Источник: журнал “Литературный Вестник Грушевского”

Подписывайтесь на наш Telegram-канал и Facebook

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

5 / 5. 2

Оцените статью

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: